Виталий Валентинович БИАНКИ

     Из прибрежных кустов высунулась толстая звериная  башка,  в  лохматой шерсти блеснули зеленые глазки.
     -    Медведь!    Медведь    идет!    -     закричали     перепуганные ласточки-береговушки, стремительно проносясь над рекой.
     Но они ошиблись: это был всего только медвежонок. Еще  прошлым  летом он вприскочку бегал за матерью-медведихой, а этой весной стал жить сам  по себе, своим умом: решил, что он уже большой. Но стоило ему только выйти из кустов, - и всем стало видно, что большая у него только голова -  толстая, лохматая медвежья башка, а сам-то он  еще  маленький  -  с  новорожденного теленка - да смешной: на коротких косолапых лапах, хвостишко куцый.
     В этот знойный летний день в лесу было душно, парно. Он  и  вышел  на бережок: тут так приятно обдувал свежий ветер.
     Мишка уселся на травке, сложил  короткие  передние  лапы  на  круглом брюшке. Человечком сидел, степенно поглядывал по сторонам.
     Но не надолго хватило у него степенности: он увидел под собой веселую быструю речку, перекувырнулся через голову и на собственных салазках ловко съехал с круглого бережка. Там  стал  на  четвереньки  -  и  давай  лакать прохладную воду. Написля всласть  и  вразвалочку,  не  спеша,  закосолапил вдоль берега. А зеленые глазенки так и сверкают из  шерсти:  где  бы  чего напроказать?
     Чем дальше он подвигался, тем выше  и  круче  становился  берег.  Все громче и тревожнее кричали над ним ласточки. некоторые и  них  проносились мимо самого его носа с такой быстротой, что он не успевал разглядеть их  - кто такие? - и только слышал жужжанье их крылышек.
     "Ишь их тут сколько! - подумал Мишка, останавливаясь и глядя вверх. - Что пчел у дупла".
     И сразу вспомнил, как прошлым  летом  мать-медведиха  привела  его  с сестренкой к плечиному дуплу. Дупло было  не  очень  высоко,  и  медвежата почуяли чудесный медовых запах. Вперегонки полезли на дерево. Мишка первый долез и запустил в дупло лапу. А пчелы как загудят, как накинутся на  них! Сестренка завизжала и кубарем вниз. А он отведал-таки  душистого  сладкого меду. И опять засунул в дупло лапу и опять облизал ее. Но тут одна  пчелка больно ужалила его под глаз, а другая -  в  самый  нос.  Он,  конечно,  не заревел, но очень быстро сокатился с дерева. Пчелки хоть совсем махонькие, а сердитые; пришлось  удирать  подальше  в  лес.  А  сестренка  еще  долго хныкала: ей так и не удалось попробовать меду.
     Сейчас Мишка с опаской поглядывал на стаю береговушек: он первый  раз их видел и не совсем был уверен, птицы ли они? А вдруг они  такие  большие пчелы?
     Ну, так и есть: вон и дупла их - множество  черных  дырок  под  самым обрывом! То и дело вылетают из  них  все  новые  береговушки  и  с  криком присоединяются к стае. А что кричат, - непонятно. Мишка их языка не  знал. Понимал только, что сердятся.
     А ну как возьмут в работу да начнут жалить?! Ой-ой!
     А дырок-то, дырок в берегу сколько? И в каждой, наверно, полно  меду. Интересно, такой же ли он сладкий, как у тех маленьких лесных пчелок?
     Под самой кручей стоял почерневший от старости ольховый пень. недолго думая, Мишка вскарабкался на него. Да нет, - где там достать!
     Мишка  спустился  и  полез  вверх  по  круче.  Ласточки  всей   стаей закружились над ним и прямо оглушили его своим криком. ну да  пусть:  лишь бы не жалили!
     Ни одна не ужалила, - и Мишка стал карабкаться в гору храбрее.
     А гора песчаная. Мишка старается, лезет, - а песок под ним осыпается. Мишка сильней нажитмает, - песок скорей осыпается. Мишка ворчит, сердится! Наддал со всей силы. Глядь, - что такое? - вся круча поехала! И он  с  ней едет, едет - и приехал как риаз на то же место, откуда полез в гору...
     Сел Мишка и  думает:  "Как  же  теперь  быть?  Этак  ввек  никуда  не влезешь".
     Ну да ведь Мишка - башка: живо придумал, как горю пособить. Вскочил - да назад по речке, - откуда пришел. Там без труда  забрался  по  траве  на невысокий берег и опять сюда, к обрыву.
     Лег на брюхо, заглянул вниз: тут они - ласточкины дупла, - прямо  под ним! Только лапу протянуть.
     Лапу протянул, - нет, не достать!..
     А ласточки над ним вьются, пищат, жужжат! Надо скорей.
     Посунулся осторожно еще впереед, обе лапы  тянет,  -  вот  уж,  было, совсем достал, да - кувырк!
     Ах ты, глупая ты, толстая, тяжелая медвежья  башка!  Ну,  куда  такую башку годовалому медвежонку? ОВедь перевесила...
     Летит Мишка под  кручу,  через  голову  кувыркается,  -  только  пыль столбом!
     Летит вниз, - сам себя не помнит, - да все шибче, шибче...
     Вдруг - раз! - его кто-то по лбу.
     И стоп: прикатил Мишка, - сидит.
     Сидит качается: очень здорово его по лбу треснули.  Чихает  сидит:  в нос песку набилось.
     Одной лапой шишку трет на лбу:  большущая  шишка  на  лбу  выскочила! Другой лапой глазенки протирает: полны глаза песку да пыли.
     Ничего толком перед собой не видит. Только  будто  маячит  перед  ним кто-то высокий, черный...
     - А-а-а, так это ты меня по лбу! -  Мишка  взревел.  -  Я  ж  тебя!.. Ррразоррву!
     Пал на четвереньки, встал на дыбы - лапы над головой, - да рраз! - со всей силы черному в грудь.
     Тот с ног. И Мишка не удержался: за ним следом. Да оба, обнявшись,  - бутлых в воду!
     А под обрывом омут-то глубокий...
     Ушел Мишка в воду весь - и с головой.
     Ну, ничего: всплыл все-таки.
     Лапами заработал, черного от  себя  оттолкнул:  черный  тоже  всплыл. Мишка кое-как лягушкой, лягушкой, до того берега вплавь.
     Выскочил на берег - и без оглядки, полным ходом мах-мах - в лес!
     Береговушки за ним тучей мчатся. Кричат:
     - Грабитель! Разоритель! Прогнали, прогнали!
     Мишке и оглянуться некогда, вдруг там за  ним  еще  тот  -  черный  - гнонится?
     А черный в отмуте плавает: это пень. Высокий, почерневший от старости ольховый пень.
     Никто Мишку по лбу не стукал: сам Мишка на пень налетел, лбом об него стукнулся, как с кручи-то летел.
     Башка-то у Мишки башка, а сам еще маленький. Многому еще учиться надо без мамы.
     Хорошо, что такая крепкая башка.