По следам
СНЕЖНАЯ КНИГА
Набродили, наследили звери на снегу. Не сразу поймёшь, что тут было.
Налево под кустом начинается заячий след. От задних лап следок
вытянутый, длинный; от передних — круглый, маленький. Пошёл заячий след
по полю. По одну сторону его — другой след, побольше; в снегу от когтей
дырки — лисий след. А по другую сторону заячьего следа еще след: тоже
лисий, только назад ведёт.
Заячий дал круг по полю; лисий — тоже. Заячий в сторону — лисий за ним.
Оба следа кончаются посреди поля.
А вот в стороне — опять заячий след. Пропадает, дальше идёт...
Идёт, идёт, идёт — и вдруг оборвался — как под землю ушёл! А где
пропал, там снег примят, и по сторонам будто кто пальцами мазнул.
Куда лиса делась?
Куда заяц пропал?
Разберём по складам.
Стоит куст. С него кора содрана. Под кустом натоптано, наслежено. Следы
заячьи. Тут заяц жировал: с куста кору глодал. Встанет на задние лапы,
отдерёт зубами кусок, сжуёт, переступит лапками, рядом ещё кусок
сдерёт. Наелся и спать захотел.
Пошёл искать, где бы спрятаться.
А вот — лисий след, рядом с заячьим. Было так: ушёл заяц спать. Час
проходит, другой. Идёт полем лиса. Глядь, заячий след на снегу! Лиса
нос к земле.
Принюхалась — след свежий!
Побежала по следу.
Лиса хитра, и заяц не прост: умел свой след запутать. Скакал, скакал по
полю, завернул, выкружил большую петлю, свой же след пересёк — и в
сторону.
След пока ещё ровный, неторопливый: спокойно шёл заяц, беды за собой не
чуял.
Лиса бежала, бежала — видит: поперёк следа свежий след. Не догадалась,
что заяц петлю сделал.
Свернул вбок — по свежему следу; бежит, бежит — и стала: оборвался
след! Куда теперь?
А дело простое: это новая заячья хитрость — двойка.
Заяц сделал петлю, пересёк свой след, прошёл немного вперёд, а потом
обернулся — и назад по своему следу.
Аккуратно шёл — лапка в лапку.
Лиса постояла, постояла — и назад.
Опять к перекрёстку подошла.
Всю петлю выследила.
Идёт, идёт, видит — обманул её заяц: никуда след не ведёт!
Фыркнула она и ушла в лес по своим делам.
А было вот как: заяц двойку сделал — прошёл назад пс своему следу.
До петли не дошёл — и махнул через сугроб — в сторону.
Через куст перескочил и залёг под кучу хвороста.
Тут и лежал, пока лиса его по следу искала.
А когда лиса ушла, — как прыснет из-под хвороста — и в чащу!
Прыжки широкие — лапки к лапкам: гонный след.
Мчит без оглядки. Пень по дороге. Заяц мимо. А на пне...
А на пне сидел большой филин.
Увидал зайца, снялся, так за ним и стелет. Настиг и цап в спину всеми
когтями!
Ткнулся заяц в снег, а филин насел, крыльями по снегу бьёт, от земли
отрывает.
Где заяц упал, там снег примят. Где филин крыльями хлопал, — там знаки
на снегу от перьев, будто от пальцев.
Улетел заяц в лес. Оттого и следа дальше нет.
ПО СЛЕДАМ
Скучно Егорке целый день в избе. Глянет в окошко: бело кругом. Замело
лесникову избушку снегом. Белый стоит лес.
Знает Егорка полянку одну в лесу. Эх, и местечко! Как ни придёшь —
стадо куропачей из-под ног. Фррр! Фррр! — во все стороны. Только
стреляй!
Да что куропатки! Зайцы там здоровые! А намедни видал Егорка на полянке
ещё след — неизвестно чей. С лисий будет, а когтищи прямые, длинные.
Вот бы самому выследить по следу диковинного зверя. Это тебе не заяц!
Это и тятька похвалит.
Загорелось Егорке: сейчас в лес бежать!
Отец у окошка сапоги валеные подшивает.
— Тять, а тять!
— Чего тебе?
— Дозволь в лес: куропачей пострелять!
— Ишь, чего вздумал, на ночь глядя-то!
— Пусти-и, тять! — жалобно тянет Егорка.
Молчит отец; у Егорки дух заняло — ой не пустит!
Не любит лесник, чтоб парнишка без дела валандался. А и то сказать:
охота пуще неволи. Почему мальчонке не промяться? Всё в избе да в
избе...
— Ступай уж! Да гляди, чтоб до сумерек назад. А то у меня расправа
коротка: отберу фузею и ремнём ещё настегаю.
Фузея — это ружьё. У Егорки своё, даром что парнишке четырнадцатый год.
Отец из города привёз. Одноствольное, бердана называется. И птицу, и
зверя из него бить можно. Хорошее ружьё.
Отец знает: бердана для Егорки — первая вещь на свете. Пригрози отнять
— всё сделает.
— Мигом обернусь, — обещает Егорка. Сам уже полушубок напялил и
берданку с гвоздя сдёрнул.
— То-то, обернусь! — ворчит отец. — Вишь, по ночам волки кругом воют.
Смотри у меня!
А Егорки уж нет в избе. Выскочил на двор, стал на лыжи — и в лес.
Отложил лесник сапоги. Взял топор, пошёл в сарай сани починять.
Смеркаться стало. Кончил старик топором стучать.
Время ужинать, а парнишки нет.
Слышно было: пальнуло раза три. А с тех пор — ничего.
Ещё время прошло. Лесник зашёл в избу, поправил фитиль в лампе, зажёг
её. Вынул каши горшок из печи.
Егорки всё нет. И где запропастился, поганец?
Поел. Вышел на крыльцо. Темь непроглядная.
Прислушался — ничего не слыхать.
Стоит лес чёрный, суком не треснет. Тихо, а кто его знает, что в нём?
— Воууу-уу!..
Вздрогнул лесник.
Или показалось?
Из лесу опять:
— Воуу-уу!..
Так и есть, — волк! Другой подхватил, третий... целая стая! Екнуло в
груди: не иначе, на Егоркин след напали звери!
— Вуу-вооу-уу!..
Лесник заскочил в избу, выбежал — в руках двустволка. Вскинул к плечу,
из дул полыхнул огонь, грохнули выстрелы. Волки пуще. Слушает лесник:
не отзовётся ли где Егорка?
И вот из лесу, из темноты, слабо-слабо: «бумм!»
Лесник сорвался с места, ружьё за спину, подвязал лыжи — и в темноту,
туда, откуда донёсся Егоркин выстрел.
Темь в лесу — хоть плачь! Еловые лапы хватают за одежду, колют лицо.
Деревья плотной стеной — не продерёшься.
А впереди волки. В голос тянут:
— Вуу-ооуууу!..
Лесник остановился, выстрелил ещё.
Нет ответа. Только волки. Плохо дело!
Опять стал продираться сквозь чащу. Шёл на волчий голос.
Только успел подумать: «Воют, — пока, значит, ещё не добрались...» Тут
разом вой оборвался. Тихо стало.
Прошёл лесник ещё вперёд и стал.
Выстрелил. Потом ещё. Слушал долго.
Тишь такая — прямо ушам больно.
Куда пойдёшь? Темно. А идти надо.
Двинулся наугад. Что ни шаг, то гуще чаща.
Стрелял, кричал. Никто не отвечает. И опять, уж сам не зная куда,
шагал, продирался по лесу.
Наконец совсем из сил выбился, осип от крика.
Стал — и не знает, куда идти: давно потерял, в какой стороне дом.
Пригляделся: будто огонёк из-за деревьев? Или это волчьи глаза блестят?
Пошёл прямо на свет. Вышел из лесу: чистое место, посреди него изба. В
окошке свет.
Глядит лесник, глазам не верит: своя изба стоит!
Круг, значит, дал в темноте по лесу.
На дворе ещё раз выстрелил. Нет ответа. И волки молчат, не воют. Видно,
добычу делят.
Пропал парнишка!
Скинул лесник лыжи, зашёл в избу. В избе тулупа не сиял, сел на лавку.
Голову на руки уронил да так и замер.
Лампа на столе зачадила, мигнула и погасла. Не заметил лесник.
Мутный забелел свет за окошком.
Лесник поднялся. Страшный стал: в одну ночь постарел и сгорбился.
Сунул за пазуху хлеба краюху, патроны взял, ружьё.
Вышел на двор — светло. Снег блестит.
Из ворот тянутся по снегу две борозды от Егоркиных лыж. Лесник
поглядел, махнул рукой. Подумал: «Если б луна ночью, может, и отыскал
бы парнишку по белотропу. Пойти хоть косточки собрать! А то бывает же
такое! — может, и жив ещё?..»
Приладил лыжи и побежал по следу.
Борозды свернули влево, повели вдоль опушки.
Бежит по ним лесник, сам глазами по снегу шарит. Не пропускает ни
следа, ни царапины. Читает по снегу, как по книге.
А в книге той записано всё, что с Егоркой приключилось за ночь. Глядит
лесник на снег и всё понимает: где Егорка шёл и что делал.
Вот бежал парнишка опушкой. В стороне на снегу крестики тонких птичьих
пальцев и острых перьев.
Сорок, значит, спугнул Егорка. Мышковали тут сороки: кругом мышиные
петли-дорожки.
Тут зверька с земли поднял.
Белка по насту прыгала. Её след. Задние ноги у неё длинные — следок от
них тоже длинный. Задние ноги белка вперёд за передние закидывает,
когда по земле прыгает. А передние ноги короткие, маленькие — следок от
них точечками.
Видит лесник: Егорка белку на дерево загнал, там её и стукнул. Свалил в
снег с ветки.
«Меткий парнишка!» — думает лесник.
Глядит: здесь вот Егорка подобрал добычу и дальше пошёл в лес.
Покружили, покружили следы по лесу и вывели на большую поляну.
На поляне Егорка, видать, разглядывал заячьи следы — малики.
Густо натропили зайцы: тут у них и петли и смётки — прыжки. Только
Егорка не стал распутывать заячьи хитрости: лыжные борозды прямо через
малики идут.
Вон дальше снег в стороне взрыхлён, птичьи следы и обгорелый пыж на
снегу.
Куропатки это белые. Целая стая спала тут, в снег зарывшись.
Услышали птицы Егорку, вспорхнули. А он выпалил. Все улетели; одна
шмякнулась. Видно, как билась на снегу.
Эх, лихой рос охотник: птицу на лету валил! Такой и от волков отбиться
может, даром им в зубы не дастся.
Заторопился лесник дальше, сами ноги бегут, поспевают.
Привёл след к кусту — и стоп!
Что за леший?
Остановился Егорка за кустом, толчётся лыжами на месте, нагнулся — и
рукой в снег. И в сторону побежал.
Метров сорок прямо тянется след, а дальше колесить стал. Э, да тут
звериные следы! Величиной с лисьи, и с когтями...
Что за диковина? Сроду такого следа не видано: не велика лапа, а
когтищи с вершок длиной, прямые, как гвозди!
Кровь на снегу: пошёл дальше зверь на трёх. Правую, переднюю, Егорка
ему зарядом перешиб.
Колесит по кустам, гонит зверя.
Где уж тут было парнишке домой ворочаться: подранка разве охотник
бросит? Только вот что за зверь? Больно здоровые когтищи! Тяпнет такими
по животу из-за куста... Парнишке много ли надо!
Глубже и глубже в лес лыжный след — сквозь кусты, мимо пней, вокруг
поваленных ветром деревьев. Ещё на корягу налетишь, лыжу поломаешь!
Эх, желторотый! Заряд, что ли, бережёт? Вот это место — за
вывороченными корнями — и добыть бы зверя. Некуда ему тут податься.
А руками разве скоро возьмёшь? Сунься к нему, к раненому! Обозлённый-то
и хомячишко в руки не дастся, а этот зверь, видать, тяжёлый: дырья от
него в снегу глубокие.
Да что же это: никак снег падает? Беда теперь: занесёт след, тогда как
быть?
Ходу! Ходу!
Кружит, колесит по лесу звериный след, за ним лыжный. Конца не видно.
А снег гуще, гуще.
Впереди просвет. Лес пошёл редкий, широкоствольный. Тут скорей ещё
следы засыпает, всё хуже их видать, трудней разбирать.
Вот наконец: догнал тут Егорка зверя! Снег примят, кровь на нём, серая
жёсткая шерсть.
Поглядеть надо по шерсти-то, что за зверь такой. Только неладно тут
как-то наслежено... На оба колена парнишка в снег упал...
А что там впереди торчит?
Лыжа! Другая! Узкие глубокие ямы в снегу: бежал Егорка, провалился...
И вдруг — спереди, справа, слева, наперерез — машистые, словно собачьи,
следы.
Волки! Настигли проклятые!
Остановился лесник: на что-то твёрдое наткнулась его правая лыжа.
Глянул: берданка лежит Егоркина.
Так вот оно что! Мёртвой хваткой схватил вожак за горло, выронил
парнишка ружьё из рук, — тут и вся стая подоспела...
Конец! Взглянул лесник вперёд: хоть бы одёжи клок подобрать!
Будто серая тень мелькнула за деревьями. И сейчас же оттуда глухое
рычание и тявк, точно псы сцепились. Выпрямился лесник, сдёрнул ружьё с
плеча, рванул вперёд.
За деревьями над кучей окровавленных костей, оскалив зубы и подняв
шерсть, стояли два волка. Кругом валялись, сидели ещё несколько.
Страшно вскрикнул лесник и, не целясь, выпалил сразу из обоих стволов.
Ружьё крепко отдало ему в плечо. Он покачнулся и упал в снег на колени.
Когда разошёлся пороховой дым, волков уже не было.
В ушах звенело от выстрела. И сквозь звон ему чудился жалобный Егоркин
голос: «Тять!»
Лесник зачем-то снял шапку. Хлопья снега падали на ресницы, мешали
глядеть.
— Тять!.. — так внятно опять почудился тихий Егоркин голос.
— Егорушка! — простонал лесник.
— Сними, тять!
Лесник испуганно вскочил, обернулся...
На суку большого дерева, обхватив руками толстый ствол, сидел живой
Егорка.
— Сынок! — вскрикнул лесник и без памяти кинулся к дереву.
Окоченевший Егорка мешком свалился на руки отцу.
Духом домчался лесник до дому с Егоркой на спине. Только раз пришлось
ему остановиться — Егорка пристал, лепечет одно:
— Тять, бердану мою подбери, бердану...
* * *
В печи жарко пылал огонь. Егорка лежал на лавке под тяжёлой овчиной.
Глаза его блестели, тело горело. Лесник сидел у него в ногах, поил его
горячим чаем с блюдечка.
— Слышу, волки близко, — рассказывал Егорка. — Сдрейфил я! Ружьё
выронил, лыжи в снегу завязли, бросил. На первое дерево влез — они уж
тут. Скачут, окаянные, зубами щёлкают, меня достать хотят. Ух, и
страшно, тятя!
— Молчи, сынок, молчи, родимый! А скажи-ка, стрелок, что за зверя ты
подшиб?
— А барсука, тятя! Здоровый барсучище, что твоя свинья. Видал когти-то?
— Барсук, говоришь? А мне и невдомёк. И верно: лапа-то у него
когтистая. Ишь, вылез в оттепель, засоня! Спит он в мороз, редкую зиму
вылезает. Погоди вот — весна придёт, я тебе нору его покажу. Знатная
нора! Лисе нипочём такой не вырыть.
Но Егорка уже не слышал. Голова его свалилась набок, глаза сами
закрылись. Он спал.
Лесник взял у него из рук блюдце, плотней прикрыл сына овчиной и глянул
в окно.
За окном расходилась метель. Сыпала, сыпала и кружила в воздухе белые
лёгкие хлопья — засыпала путаные лесные следы.
|