Константин Георгиевич ПАУСТОВСКИЙ

     Всю  ночь  шел дождь,  смешанный  со снегом. Северный  ветер свистел  в гнилых стеблях кукурузы.  Немцы молчали. Изредка наш истребитель, стоявший у берета, бил из орудий в сторону Мариуполя. Тогда черный гром сотрясал степь.  Снаряды  неслись в темноту  с таким  звоном,  будто  распарывали над головой кусок натянутого холста,
     На  рассвете  два  бойца,  в  блестящих  от  дождя  касках,  привели  в глинобитную  хату,  где  помещался  майор, старого  низенького человека. Его клетчатый  мокрый пиджак прилип к телу.  На ногах  волочились огромные комья глины.
     Бойцы  молча положили на  стол перед майором паспорт, бритву и кисточку для бритья - все, что нашли при обыске у старика, - и сообщили, что он был задержан в овраге около колодца.
     Старик был допрошен. Он назвал себя  парикмахером Мариупольского театра армянином Аветисом и рассказал историю,  которая потом долго передавалась по всем соседним частям.
     Парикмахер не успел бежать из Мариулоля до прихода немцев. Он спрятался в  подвале  театра  вместе  с  двумя  маленькими  мальчиками,  сыновьями его соседки-еврейки.  За день  до этого  соседка  ушла в город  за хлебом  и  не вернулась. Должно быть, она была убита во время воздушной бомбардировки.
     Парикмахер  провел в подвале, вместе с  мальчиками, больше суток.  Дети сидели, прижавшись  друг к другу, не спали и все время прислушивались. Ночью младший мальчик  громко  заплакал.  Парикмахер прикрикнул  на  него. Мальчик затих. Тогда парикмахер достал из кармана пиджака бутылку с теплой водой. Он хотел напоить мальчика, но  он не пил, отворачивался. Парикмахер взял его за подбородок - лицо  у  мальчика было горячее и  мокрое - и насильно  заставил напиться.  Мальчик  пил громко,  судорожно  и глотал вместе  с мутной  водой собственные слезы.
     На  вторые  сутки  ефрейтор  немец  и  два  солдата  вытащили  детей  и парикмахера из подвала  и привели  к  своему начальнику-лейтенанту  Фридриху Кольбергу.
     Лейтенант  жил  в брошенной квартире зубного  врача. Вырванные  оконные рамы были забиты фанерой. В квартире было темно и холодно над Азовским морем проходил ледяной шторм.
     - Что это за спектакль?
     - Трое, господин лейтенант! - доложил ефрейтор.
     - Зачем врать,-мягко сказал лейтенант.- Мальчишки-евреи, но этот старый урод-типичный грек, великий потомок эллинов, пелопоннесская обезьяна. Иду на пари. Как! Ты армянин? А чем ты это мне докажешь, гнилая говядина?
     Парикмахер  смолчал. Лейтенант толкнул носком сапога  в печку последний кусок золотой рамы и приказал  отвести пленных в соседнюю пустую квартиру. К вечеру  лейтенант пришел в эту квартиру со  своим приятелем-толстым летчиком Эрли. Они принесли две завернутые в бумагу большие бутылки.
     -  Бритва с тобой? - спросил лейтенант парикмахера. - Да?  Тогда побрей головы еврейским купидонам!
     - Зачем это, Фри? - лениво спросил летчик.
     -  Красивые  дети,-сказал лейтенант.-Не правда ли? Я  хочу. их  немного подпортить. Тогда мы их будем меньше жалеть.
     Парикмахер обрил мальчиков. Они плакали, опустив головы,  а  парикмахер усмехался. Всегда,  если с ним случалось несчастье, он  криво усмехался. Эта усмешка  обманула  Кольберга,  - лейтенант  решил, что  невинная  его забава веселит  старого  армянина.  Лейтенант  усадил  мальчиков за стол, откупорил бутылку и налил четыре полных стакана водки.
     - Тебя  я не угощаю, Ахиллес,-сказал  он парикмахеру. -  Тебе  придется меня брить этим вечером. Я собираюсь к вашим красавицам в гости.
     Лейтенант разжал мальчикам зубы и влил каждому в рот по полному стакану водки.  Мальчики морщились, задыхались, слезы текли у них  из глаз. Кольберг чокнулся с летчиком, выпил свой стакан и сказал:
     - Я всегда был за мягкие способы, Эрли.
     - Недаром ты носишь  имя нашего доброго Шиллера,  - ответил летчик. - Они сейчас будут танцевать у тебя маюфес.
     - Еще бы!
     Лейтенант влил детям в рот по второму стакану водки. Они отбивались, но лейтенант и летчик  сжали им руки, лили водку  медленно, следя за тем, чтобы мальчики выпивали ее до конца, и покрикивали:
     -  Так! Так!  Вкусно? Ну  еще раз!  Превосходно!  У  младшего  мальчика началась рвота. Глаза его покраснели. Он сполз со стула и лег на пол. Летчик взял его под мышки, поднял,  посадил на стул и влил в рот еще стакан  водки. Тогда  старший  мальчик  впервые  закричал.  Кричал  он  пронзительно  и  не отрываясь смотрел на лейтенанта круглыми от ужаса глазами.
     - Молчи,  кантор!-  крикнул лейтенант. Он запрокинул старшему  мальчику голову и вылил  ему водку в  рот прямо из бутылки. Мальчик  упал  со стула и пополз  к стене.  Он искал дверь,  но, очевидно,  ослеп,  ударился головой о косяк, застонал и затих.
     ... -  К ночи, - сказал парикмахер,  задыхаясь,  -  они оба умерли. Они лежали маленькие и черные, как будто их спалила молния.
     -Дальше!-сказал  майор и  потянул  к себе  приказ, лежавший  на  столе. Бумага громко зашуршала. Руки у майора дрожали.
     -  Дальше?-спросил  парикмахер.-Ну, как  хотите. Лейтенант приказал мне побрить  его. Он был пьян. Иначе он не решился  бы  на эту  глупость. Летчик ушел. Мы пошли  с лейтенантом в его натопленную квартиру.  Он сел к трюмо. Я зажег  свечу  в  железном  подсвечнике,  согрел в  печке воду  и  начал  ему намыливать щеки. Подсвечник  я  поставил  на стул  около  трюмо.  Вы видели, должно  быть,  такие  подсвечники: женщина  с  распущенными волосами  держит лилию,  и  в чашечку лилии вставлена свеча. Я ткнул кистью с мыльной пеной в глаза лейтенанту. Он крикнул, но я успел ударить его изо всей  силы железным подсвечником по виску.
     - Наповал? - спросил майор.
     - Да. Потом я пробирался к вам два дня, Майор посмотрел на бритву.
     - Я  знаю, почему вы смотрите, - сказал парикмахер.- Вы думаете, что  я должен  был пустить в дело бритву. Это было бы вернее.  Но, знаете, мне было жаль ее. Это старая английская бритва. Я работаю с ней уже десять лет.
     Майор встал и протянул парикмахеру руку.
     - Накормите этого человека, - сказал он. - И дайте ему сухую одежду.
     Парикмахер вышел. Бойцы повели его к полевой кухне.
     -  Эх,  брат,  -  сказал  один  из  бойцов  и  положил  руку  на  плечо парикмахера. - От слез сердце слабеет.  К. тому же и прицела не видно. Чтобы извести их всех до последнего, надо глаз иметь сухой. Верно я говорю?
     Парикмахер кивнул, соглашаясь.
     Истребитель ударил из орудий. Свинцовая  вода вздрогнула, почернела, но тотчас к ней вернулся цвет отраженного неба-зеленоватый и туманный.
     1941