Константин Георгиевич ПАУСТОВСКИЙ

     Ночью  в  горах Ала-Тау глухо гремела гроза. Испуганный громом, большой зеленый  кузнечик  прыгнул в окно госпиталя и  сел  на кружевную  занавеску. Раненый лейтенант Руднев поднялся на койке и долго смотрел на кузнечика и на занавеску. На ней вспыхивал  от  синих пронзительных молний  сложный  узор - пышные розаны и маленькие хохлатые петухи.
     Наступило  утро.  Грозовое желтое небо все еще дымилось  за окном.  Две радуги-подруги опрокинулись над вершинами.  Мокрые цветы диких пионов горели на подоконнике, как раскаленные угли.  Было душно.  Пар подымался над сырыми скалами. В пропасти рычал и перекатывал камни ручей.
     - Вот она, Азия!-вздохнул Руднев.  -  А  кружево-то  на занавеске наше, северное. И плела его какая-нибудь красавица Настя.
     -Почему вы так думаете? Руднев улыбнулся.
     -  Мне вспомнилась,-сказал  он,-история, слу< чившаяся  на моей батарее под Ленинградом. Он рассказал мне эту историю.
     Летом  1940  года ленинградский художник:  Балашов  уехал  охотиться  и работать на пустынный наш Север
     В  первой  же  понравившейся  ему деревушке  Балашов сошел  со  старого речного парохода и поселился в доме сельского учителя.
     В этой деревушке жила со своим отцом - лесным сторожем - девушка Настя, знаменитая  в  тех местах  кружевница  и  красавица.  Настя была молчалива и сероглаза, как все девушки северянки.
     Однажды на  охоте  отец  Насти неосторожным выстрелом ранил  Балашова в грудь. Раненого принесли  в дом сельского  учителя.  Удрученный  несчастьем, старик послал Настю ухаживать за раненым.
     Настя  выходила Балашова, и из  жалости к раненому  родилась  первая ее девичья любовь. Но проявления этой любви были  так  застенчивы,  что Балашов ничего не заметил.
     У Балашова в Ленинграде была жена, но он  ни разу никому не рассказывал о  ней,  даже  Насте.  Все  в  деревне были  убеждены,  что  Балашов человек одинокий.
     Как только  рана зажила, Балашов уехал в  Ленинград.  Перед отъездом он пришел без  зова в  избу к  Насте поблагодарить  ее за  заботу  и принес  ей подарки. Настя приняла их.
     Балашов  впервые  попал на  Север.  Он не знал  местных обычаев. Они на Севере  очень  устойчивы,  держатся  долго и не  сразу  сдаются под натиском нового времени. Балашов не знал, что мужчина, который пришел без зова в избу к девушке и принес  ей подарок, считается, если подарок принят, ее  женихом. Так на Севере говорят о любви.
     Настя робко спросила Балашова, когда же он вернется из Ленинграда к ней в  деревню.  Балашов,  ничего не подозревая,  шутливо  ответил, что вернется очень скоро.
     Балашов  уехал. Настя  ждала его. Прошло светлое лето,  прошла сырая  и горькая осень,  но  Балашов не возвращался. Нетерпеливое радостное  ожидание сменилось у Насти тревогой, отчаянием, стыдом. По деревне уже шептались, что жених  ее  обманул.  Но  Настя не  верила этому.  Она была убеждена,  что  с Балашовым случилось несчастье.
     Весна  принесла  новые муки.  Пришла она поздно, тянулась  очень долго. Реки  широко разлились  и все  никак не хотели входить  в  берега. Только  в начале июня прошел мимо деревушки, не останавливаясь, первый пароход.
     Настя  решила  тайком  от  отца  бежать в  Ленинград  и  разыскать  там Балашова. Она ушла ночью из деревушки.  Через два  дня она дошла до железной дороги  и  узнала  на станции,  что  утром этого дня началась  война.  Через огромную грозную  страну  никогда не  видавшая поезда  крестьянская  девушка добралась до Ленинграда и разыскала квартиру Балашова.
     Насте  отворила  дверь  жена  Балашова,  худая  женщина  в   пижаме,  с папироской  в  зубах.  Она  с недоумением осмотрела  Настю  и  сказала,  что Балашова нет дома. Он на фронте под Ленинградом.
     Настя узнала правду Балашов был женат. Значит, он обманул ее, насмеялся над ее  любовью.  Насте  было  страшно говорить  с  женой Балашова.  Ей было страшно  в городской квартире,  среди шелковых пыльных диванов,  рассыпанной пудры, настойчивых телефонных звонков.
     Настя   убежала.   Она   шла  в  отчаянии  по  величественному  городу, превращенному  в  вооруженный лагерь. Она  не замечала ни зенитных пушек  на площадях, ни памятников, заваленных  мешками с землей, ни вековых прохладных садов, ни торжественных зданий.
     Она  вышла  к Неве.  Река  несла черную  воду  в  уровень с  гранитными берегами. Вот здесь, в этой воде, должно  быть, единственное избавление и от невыносимой обиды, и от любви.
     Настя сняла с головы старенький  платок, подарок матери, и повесила его на  перила. Потом она поправила тяжелые  косы  и  поставила ногу на  завиток перил.  Ее кто-то  схватил  за  руку.  Настя  обернулась.  Худой  человек  с полотерными щетками под мышкой стоял сзади. Его рабочий костюм был забрызган желтой краской.
     Полотер только покачал головой и сказал.
     - В такое время что задумала, дура!
     Человек  этот  - полотер Трофимов  - увел  Настю к себе и сдал на  руки своей жене-лифтерше, женщине шумной, решительной, презиравшей мужчин.
     Трофимовы приютили  Настю. Она долго болела, лежала у них в каморке. От лифтерши Настя впервые услышала, что Балашов ни  в чем не виноват, что никто не  обязан знать их северные  обычаи и что  только  такие "тетехи", как она, Настя, могут без памяти полюбить первого встречного.
     Лифтерша ругала  Настю,  а  Настя  радовалась.  Радовалась,  что она не обманута, и все еще надеялась увидеть Балашова.
     Полотера вскоре взяли в армию, и лифтерша с Настей остались одни.
     Когда Настя  выздоровела,  лифтерша устроила  ее  на курсы  медицинских сестер.   Врачи-учителя   Насти  -  были  поражены  ее  способностью  делать перевязки, ловкостью ее тонких и сильных пальцев. "Да ведь я  кружевница", - отвечала она им, как бы оправдываясь.
     Прошла осадная ленинградская зима  с  ее  железными ночами,  канонадой. Настя окончила курсы, ждала отправки на фронт  и по ночам думала о Балашове, о старом отце, - он до конца жизни, должно быть,  так и не поймет, зачем она ушла тайком  из дому.  Бранить ее не  будет, все  простит,  но понять  -  не поймет.
     Весной Настю,  наконец,  отправили  на фронт  под Ленинград. Всюду  - в разбитых  дворцовых   парках,  среди  развалин,  пожарищ,  в  блиндажах,  на батареях, в перелесках и на полях она искала Балашова, спрашивала о нем.
     На фронте Настя встретила  полотера, и болтливый этот человек рассказал бойцам  из  своей части о  девушке  северянке,  ищущей  на  фронте  любимого человека. Слух об этой девушке начал быстро расти, шириться, как легенда. Он переходил из  части  в  часть, с  одной  батареи  на другую.  Его  разносили мотоциклисты, водители машин, санитары, связисты.
     Бойцы  завидовали  неизвестному  человеку,  которого  ищет  девушка,  и вспоминали своих, любимых. У каждого были они в мирной жизни, и каждый берег в  душе  память  о них. Рассказывая  друг  другу  о девушке северянке, бойцы меняли подробности этой истории в зависимости от силы воображения.
     Каждый клялся, что Настя - девушка из его родных мест. Украинцы считали ее  своей,  сибиряки  тоже  своей,  рязанцы  уверяли,  что  Настя,  конечно, рязанская,  и даже казахи из  далеких азиатских  степей  говорили,  что  эта девушка пришла на фронт, должно быть, из Казахстана.
     Слух о  Насте  дошел  и  до  береговой  батареи,  где  служил  Балашов. Художник, так  же как и бойцы, был взволнован историей неизвестной  девушки, ищущей любимого, был поражен  силой ее любви. Он часто думал об этой девушке и начал  завидовать тому человеку, которого она любит.  Откуда он мог знать,тчто завидует самому себе?
     Личная жизнь не  удалась Балашову. Из женитьбы ничего путного не вышло. А вот другим  везет! Всю жизнь он мечтал о большой любви, но теперь уже было поздно думать об этом. На висках седина...
     Случилось так, что Настя нашла,  наконец, батарею, где служил  Балашов, но не нашла Балашова - он был убит за два дня до того и похоронен в сосновом лесу на берегу залива.
     Руднев замолчал.
     - Что же было потом?
     -  Потом? - переспросил Руднев.  - А потом было  то, что бойцы дрались, как одержимые, и мы снесли  к черту линию немецкой обороны. Мы подняли ее на воздух и обрушили на землю  в виде пыли и грязи. Я редко видел людей в таком священном, неистовом гневе.
     - А Настя?
     - Что Настя! Она отдает всю свою заботу раненым. Лучшая сестра на нашем участке фронта.
     1941