Михаил Михайлович ПРИШВИН

Нынешний председатель колхоза в Меринове Иван Яковлевич - великий мастер подвывать волков. Суеверные люди думают даже, что если нет в округе волков, на его вой приходят и отзываются. В этом охотничьем деле он был учеником известного по всей нашей области мага и волшебника охоты Филата Антоновича Кумачева.
 Проезжая на днях возле Меринова, мы завернули к председателю чайку попить и кстати узнать, благополучно ли теперь поживает друг наш Филат Антонович. Так пришли мы в избу, поздоровались, сели за стол и, конечно, с охотником то-се про охотничью жизнь: что в начале войны охотничьи ружья почему-то отобрали, а теперь вернули, - не значит ли это, что война скоро кончится.
 - Вам-то, Иван Яковлевич, - спросили мы, - вернули ваше ружье?
 - Вернули, - сказал он с горечью, - только поглядите, в каком виде вернули.
 Мы поглядели на свет стволы - ни одной раковины, и только в левом патроннике две, не имеющие никакого значения царапинки. Ясно было, что царапинки были предлогом, чтобы похвалиться перед нами уходом своим за любимым ружьем.
 - Такое ружье, - сказал хозяин, - и такое обращенье.
 - Царапинки не имеют никакого значения...
 - Вам это царапинки, а мне раны, - ответил хозяин.
 - Это ружье дорогое, - поддержала мужа жена его Авдотья Ивановна, - это ружье стоит, пожалуй, рублей тысячу двести.
 - Что-о? - огрызнулся хозяин.
 Жена поняла по строгому голосу, что ошиблась, и стала заботливо вытаскивать муху из меда.
 А Иван Яковлевич покачал головой с ехидной улыбкой и сказал своей почтенной и любимой жене, что не бабьему уму судить о таких вещах, как охотничье ружье, и что есть вещи на свете драгоценные, и есть, которым и быть не может никакой цены.
 - Это ружье, - сказал он значительно, - вещь неоценимая, мне подарил его сам Филат Антонович Кумачев.
 И тут мы с большой радостью узнали, что не только жив и здоров наш старый друг и охотник, но еще и ведет за собой самый отчаянный партизанский отряд из своих друзей-охотников.
 - В такие-то годы! - подивились мы.
 - А что ему годы, - ответил Иван Яковлевич, - на то и есть мужественный человек и герой, чтобы годы свои красить. Не берут его годы.
 Председатель наклонился в сторону подпечья и сказал туда, в подпечь, тихо и ласково:
 - Руська, Руська.
 И как только вымолвил председатель это слово, из-под печи вышел здоровенный матерый заяц-русак.
 - Вот, товарищи, - сказал Иван Яковлевич, - этот заяц - не простой русак. Прошлый год я поймал его, - был меньше кошки. Держал в кадушке, на капусте вырастил, а когда осенью хотел к празднику зарезать, - что-то в этом зайце мне показалось: пожалел. И вот через этого зайца владею теперь ружьем.
 - Значит, - сказали мы, - не ружье принесло зайца охотнику, а заяц - ружье.
 - Кроме шуток, - ответил Иван Яковлевич, - истинно так, через этого зайца именно я свое ружье получил.
 И рассказал нам историю, как заяц Руська у начальника партизанского отряда Кумачева съел сапоги.
 Было это на переломе войны, когда немцы подходили к Москве, и их артиллерийские снаряды стали так недалеко ложиться от Меринова, что один попал даже в пруд. В это время отряд Кумачева затаился в лесном овраге, а сам начальник, Филат Антонович, пришел ночевать к своему ученику - председателю Ивану Яковлевичу.
 - Какой же он стал теперь, Кумачев, в партизанском-то виде? - спросили мы с интересом.
 - А точно такой, как был, - ответил Иван Яковлевич: - рост - колокольня, плечи - косая сажень, ну, глаз, вы знаете, у него один, другой выбило пистоном, одноглазый великан, зато какие сапоги - американские, рыжие, на крючках. И вооружение полное, и притом еще дробовик. "Зачем, - спрашиваю, - еще и дробовик-то носите?" - "А для потехи", - говорит. Вот какой молодец! И годов шестьдесят с хвостиком.
 Мы подивились. Хозяин опять нам повторил, что мужественный человек свои годы красит, и продолжал свой рассказ о том, как заяц сапоги съел.
 Случилось это ночью, все уснули в избе, а Руська вышел из-под печи и принялся работать над сапогами начальника. Что он там нашел себе, этот заяц русский, в том месте, где американцы своим способом соединяют голенища с головкой? За целую ночь заяц только и сделал, что начисто отделил голенища от головок. Русский заяц будто захотел понять, как надо шить сапоги на американский манер. Ну, конечно, и на головках и на голенищах тоже выгрыз пятнышки и вокруг сапогов за ночь наложил много орешков. Поутру первая встала Авдотья Ивановна. Как глянула, так и обмерла: на глазах ее заяц кончал сапоги. И какие сапоги!
 - Иван Яковлевич, - разбудила она мужа, - погляди, заяц что сделал.
 - Что такое заяц? - спросил спросонья муж.
 - Сапоги съел, - ответила жена.
 Открыл глаза спящий - и не верит глазам. А русак шмыг - и под печь. Ужаснулись супруги. Шепчутся меж собой, ахают, тужат.
 - Чего вы там шепчетесь? - спросил начальник, не открывая глаз. - Я не сплю.
 - Батюшка, Филат Антоныч, прости нас, беда у нас в доме, такая беда - сказать страшно.
 - Что? Немцы? - вскочил начальник партизан и схватился за наган.
 - Какие там немцы - заяц, заяц, родной... Погляди сам.
 Поглядел начальник своим единственным глазом: головки и голенища лежат отдельно и вокруг пол усыпан заячьими орешками.
 - Так это заяц мои сапоги съел?
 - Так точно, батюшка, никто другой - заяц съел сапоги.
 - Вредная тварь, - сказал начальник.
 И надел сначала голенища, потом головки, концы же голенищ вмял под края головок. После этого оделся, умылся и зарядил дробовик.
 - Ну, вызывай своего зайца на расправу. А то он и твои сапоги съест.
 - Руська, Руська, - позвал хозяин.
 И как невиноватый, заяц выходит, перебирает губами, глядит кругло, ждет узнать, для чего его вызвали.
 Партизан в него целится. И чуть бы еще... партизан опустил ружье.
 - Ты сам убей его, - сказал он, - мне что-то противно в ручного зайца стрелять.
 После того поклонился хозяйке, поблагодарил, простился и вышел. А ружье так и оставил на столе заряженное, с взведенными курками.
 - Значит, - сообразил Иван Яковлевич, - надо сейчас зайца убить, а ружье вынести хозяину.
 Ничего не стоило зайца убить: сидит на месте, ждет и что-то жует.
 Хозяин прицелился.
 Вдруг Авдотья Ивановна - бац в зайца с печки валенком. Руська - под печь, а хозяин весь заряд в печь влепил.
 - Ты баба неглупая, - сказал он.
 И с ружьем догонять Филата Антоновича.
 - Убил? - спросил тот.
 - Слышали? - ответил хозяин.
 - Вредная тварь в доме, - сказал Филат Антонович, - а жалко чего-то, никогда не было со мной такого на охоте, то ли, может, время такое: сегодня ты зайца, а завтра самого тебя, как зайца. Ну, ладно, убил и убил, больше он у тебя в доме не будет вредить. А ружье сам на память возьми от меня, может быть, и не увидимся, помнить будешь меня, а мне теперь уже не до охоты. Прощай.
 И ушел.
 В тот же день немцы пошли в атаку, и полетели у нас из окон стекла со всеми своими наклеенными бумажками с крестиками и в елочку. Все бегут из деревни в лес, кто с чем.
 - А мы с женой, - рассказывает Иван Яковлевич, - дружно взялись за лопаты: ямы у нас были уже заготовлены, картошку, зерно - все закопали. Утварь хозяйственную тоже зарыли. Кое-что взяли с собой необходимое для жизни в лесу. Со скотиной чудеса вышли, у нас вся скотина - коза да корова. Ну, конечно, скотина по-своему тоже понимает: война. Прижались в углах, трепещут и не хотят выходить. Зовем - не слушают. Пробовали тащить - сопротивляются. А уже не только снаряды рвутся - начинают и пчелки свистеть. Пришлось бросить скотину: самим бы спастись. И только мы со двора - им без людей страшно - они к нам и выходят из ворот: коза вперед, а за ней и корова. Да так вот и пошли в порядке: коза впереди, корова позади, а посреднике заяц любимый.
 Так пришли мы в партизанский овраг и заняли пустые землянки. Вскоре снаряды и бомбы со всех сторон весь лес нам изломали, мы же сидим ни живы, ни мертвы в своих землянках. Недели две прошло, и мы уже и смысл потеряли и не знаем даже, немцы ли у нас в Меринове или все еще наши держатся.
 Однажды утром на рассвете глядим, а краем оврага идет наш весь партизанский отряд и впереди Филат Антоныч, весь ободранный, черный лицом, босиком, в одних американских голенищах, и на месте стеклянного глаза дыра.
 - Живо смывайтесь, - кричат нам, - немцы далеко, деревня цела, идите, очищайте нам землянки!
 Мы, конечно, радешеньки, живо собрались, идем в прежнем порядке: коза впереди, корова позади, у меня за плечами дареный дробовик, у Авдотьи Ивановны заяц.
 - Стой, любезный, - дивится Филат Антоныч, - да никак это ты, Руська?
 И только назвал "Руська", заяц повернул к нему голову и заработал губами.
 - Я же велел тебе застрелить его, - сказал Кумачев, - и ты мне соврал, что убил?
 - Не соврал, Филат Антоныч, нет, - ответил я, - ты меня спросил тогда: "Убил?" А я ответил вежливо: "Вы слышали?" И ты мне: "Да, слышал".
 - Ах, ты, плут, - засмеялся Филат Антоныч.
 - Нет, - отвечаю, - я не плут, а это вот она, супруга моя, по женскому чувству к домашней скотине валенком в Руську - он шмыг под печь, а я весь заряд ввалил в печь.
 Посмеялись, тем все и кончилось.
 После этого рассказа председателя Авдотья Ивановна повеселела и говорит:
 - Вот ты бранил меня за ружье, что не могла я, баба, понять неоценимую вещь. А Руська? Не кинь я валенком, ты бы, по мужицкому усердию своему, убил бы его. Бабьим умом, а все-таки лучше тебя, мужика, сделала. Ружье неоценимое. Нет, батюшка, ружье - вещь деловая и наживная, а заяц был - и нет. И другого такого Руськи не будет. И никогда на свете такого зайца не было, чтобы охотнику ружье приносил.